Катя возвращалась домой в электричке из больницы, где три дня назад сделала аборт.
Напротив сидела женщина с ребенком грудничком на руках. Вроде бы ничего особенного в ней не было: русые волосы, бледноватое удлиненное лицо, никаких следов косметики. Серенькая. На таких на улице не оглядываются. Но что то было в ней
притягательное, трогательное.
– Катя, не отрываясь, смотрела на женщину, не сознавая, что любуется ею. Женщина, почувствовав взгляд, подняла глаза. И столько в них было нежности, материнской любви, тихого счастья, что Катя задохнулась.
Все, что она последние дни прятала в себе, все мысли, чувства, которые она загоняла внутрь, вырвались на волю: «Что я наделала! Что я наделала! Господи! Что я наделала!» Слова эти острой болью впивались в сердце, разрывая его…
Малыш заплакал, и плач его «резанул» Катю. Ей представилось, что плачет он, ее не родившийся ребенок, крохотулечка, в котором всего 7 недель назад зародилась жизнь.
«Господи, что я наделала!» она всей кожей, каждым нервом ощутила ужас беззащитного комочка, когда безжалостный холодный инструмент хирурга вонзился в его тельце.
Она слышала немой крик его от безмерной боли: «За что? Мама, за что? Я умираю… Ты убила меня, мама!».
Эта картина так явственно предстала в ее воображении, что она почувствовала себя совершенно уничтоженной. Опустошенная, обессиленная сидела она, будто вдавленная в жесткую спинку скамьи.
… Состав остановился. В вагон вошел мужчина. Увидев его, женщина поднялась, нет, взлетела ему навстречу. Глаза ее вспыхнули такой любовью, таким счастьем, что мужчина смутился. Растроганный, он сбивчиво заговорил, будто оправдываясь:
– Да я приехал на вокзал, думаю, что я буду тут торчать без дела. Взял такси и вот встретил вас пораньше…
Женщина молчала, светясь счастьем. Нежно нежно касался он своими ручищами ребенка –и не было сейчас для них никого
на свете, только они трое: Мать, Отец и Дитя. Они стояли, будто отрешенные от всего мира – живое воплощение человеческого
счастья, выше которого нет ничего.
Катя смотрела на них, и слезы катились по ее щекам, но не было у нее ни сил, ни желания пошевелиться, смахнуть их. А где-то в затылке больно стучало: «Я – убийца…».
Девушка стояла на привокзальной площади, потерянная, одинокая в толпе снующих людей, и не понимала, куда ей идти. Вдруг она увидела блестевший в вечерних лучах солнца купол храма. Неосознанно, повинуясь какому-то внутреннему голосу, Катя направилась к нему. В храме было пусто – рано еще до вечерней службы.
Катя подошла к иконе Божьей Матери с младенцем на руках и замерла перед нею. Она вдруг с ужасом поняла, что не может, не имеет права просить прощения у Нее, у Матери. Слова раскаяния прозвучали бы кощунственно. Эта мысль окончательно обессилила ее, и она, покачнувшись, опустилась на пол, распластавшись перед иконой.
Она лежала в полной прострации, без мыслей, без чувств, пока не услышала: – Вставай, милая, пол холодный, простынешь.
Продавщица свечной лавки помогла Кате подняться, бережно посадила ее на стул. Мудрый человек, она поняла, какой грех привел Катю в храм. Взяв со стола книжечку, она предложила:
– Почитай, милая, тебе это надо.
«Ничего не хочу, ничего мне не надо», – устало подумала Катя.
Вяло начала листать страницы. В глаза ударили слова: «Пощади, мя, Господи, Спасе мой, помилуй мя, смертный грех совершившую…». Она уже не могла оторваться до последнего абзаца: «Господи, помилуй чад моих, умерших в утробе моей, за веру и слезы мои, ради милосердия твоего, Господи, не лиши их Света твоего Божественного».
Вот они, слова, которые окаменели в душе ее, и она не смогла их исторгнуть. Она подошла к иконе Спасителя и стала горя
чо молиться:
– Помяни, Человеколюбче Господи, души отшедших рабов Твоих младенцев, – сознательно загубленных и потому не принявших Святого Крещения. Окрести их, Господи, в море щедрот твоих и спаси неизреченною твоею благодатию, а меня, грешную Екатерину, совершившую убийство младенца в утробе моей, прости и не лиши твоего милосердия.
Серафима
ШЕЛКОВНИКОВА,
с.Озерки.
Бутурлиновский район
Воронежской области
ПРИЗЫВ
